Что уж говорить про нас? Дядюшка Тобиас отсыплет золота, кто-то где-то подпишет бумагу и поставит печать, а потом мы будем стоять на виду у всего города на Судной площади.
– Шутки шутками, но я не желаю подыхать от рук палача, – уже без иронии произнес Гарольд. – Лучше тогда уж наш первый план, с тюремщиком. По крайней мере умрем от честной стали и в бою, все не стыдно у Престола будет в глаза Владыкам посмотреть. Да, жизнь оказалась бестолковая, зато смерть красивая.
Мог бы я сказать, что не красивая она, а глупая, поскольку влезли мы в эту всю канитель напрасно. Мог, но не стал. Потому что тоже в этом всем виноват. Не убей я еще во время войны ученика мистресс Эвангелины, и сейчас бы не здесь на топчане лежал, а спокойно зубрил заклинания в Вороньем замке. Все хороши, проще говоря.
– Ты со мной? – привстав, протянул мне руку Гарольд.
– Как всегда, – пожал я ее. – До конца.
– Красиво сказал, – одобрил он. – Прямо как в романах, которые мои бестолковые сестрицы так любят читать! Ох, духота какая!
– Слушай, а вот мне интересно, – спросил я, вытерев со лба пот, моментально выступивший от телодвижений. – Твой брат упоминал некую Люсиль. Если не секрет – в чем там дело?
На самом деле, данное имя я услышал сегодня не впервые. Еще прошлым летом оно мелькнуло в ночном разговоре моего друга и Аманды, который я случайно подслушал. Правда, случайно. Не нарочно.
– Люсиль. – Гарольд помолчал. – Там все неприятно вышло. Сильно неприятно.
– Не хочешь – не рассказывай, – предложил я. – Все понятно, семейные дела это такая штука…
– Семейные, – Монброн рассмеялся. – Знаешь, я все чаще начинаю понимать тех, кто называет своей семьей нашу дружную компанию. Ей-ей, наши узы прочнее, чем любые кровные. Да что там, сам посуди – родной дядюшка хочет моей смерти, брат предал, сестры и мать промолчали, а ты готов идти за мной на эшафот. Вот и задумаешься, где она, семья, на самом деле.
– Тогда рассказывай про Люсиль, – потребовал я. – По-нашему, по-родственному.
– Не язык у тебя, а помело, – заметил Гарольд. – Ладно уж. Хотя там и рассказывать особо нечего. Есть у нас в Форессе уважаемое семейство по фамилии Лавинь. «Старая» кровь, изрядное состояние, естественно, в родстве с другими благородными семействами и с нами в том числе. Кстати – по дядюшкиной линии. Ну и, как водится, я знал всех своих погодков из этой фамилии, поскольку при одном «малом дворе» были приняты, по одним балам ходили, на одни охоты ездили. У нас так принято.
– «Малом дворе»? – уточнил я.
– Ну да. – Гарольд повертел пальцами в воздухе. – Двор наследника престола. Наши отцы состоят при правящем короле, мы, их благородные потомки, при будущем монархе. Традиция. По идее, от нашего дома там должен был Генрих присутствовать, как старший, но он к этому был не приспособлен совершенно. На лошади сидит криво, шпагой как вертелом машет и крови боится. Опозорил бы он нас, вот отец меня туда и отправил. Мол, все одно никому дела до этого нет. А я что? Только рад был. Там весело было.
– Слушай, если ты наследника престола знаешь, так это хорошо, – оживился я. – Может…
– Он умер три года назад, – прервал мои соображения Гарольд. – Как объявили, от геморроидальных колик. Но я так думаю, что его сгубила та хворь, что в бокале с вином легко растворяется и вкуса не имеет. Его место занял средний сын короля, а его я почти не знаю. У него своя свита, ближним покойного принца в ней места нет.
– Плохо, – вздохнул я. – Ну, и что с Люсиль-то?
– Я крепко сдружился с Лео Лавинем, мы с ним погодки, – продолжил Монброн. – Стал часто бывать в этом доме, и там обнаружил, что совсем еще недавно сопливая малышка Люсиль, его сестра, превратилась в такую красотку, что только ахнуть можно.
– Ну, и тогда ты… – предположил я.
– Да не было у нас ничего, – даже привстал на локтях Гарольд. – Не было. Могло бы случиться, не стану врать, но не успел я. Отец Люсиль решил отдать ее за Генриха, этот тюфяк, оказывается, в нее влюбился. Уж не знаю, где он ее заприметил, он из замка-то выходил раз в год по обещанию. Нет, я не лучший из людей, но спать с невестой брата – это перебор. По крайней мере, до свадьбы.
Не связывается что-то. Тогда, ночью, Гарольд говорил о том, что Аманде надо быть попроще и не совершать ошибок этой самой Люсиль.
– Она не хотела идти за него, – тем временем продолжал свой рассказ Гарольд. – Но и отцу перечить тоже не могла. Самое забавное, что Люсиль могла стать моей женой, если бы не изображала, что я ей безразличен. Прохлопали мы свое возможное счастье. Хотя, может, и к лучшему, я ее все равно не любил. Хотел – это да, но чувства… Я, знаешь ли, никогда никого толком не любил. В смысле – женщину. Ну так, как об этом менестрели поют. Потому, наверное, всегда и предпочитал иметь дело с замужними женщинами, им разные слова говорить не нужно, и видов на тебя они не имеют.
– Та же ерунда, – поторопил его я. – Мы с тобой два нравственных урода. Что дальше было?
– А дальше все стало плохо, – помрачнел Гарольд. – Я про ее чувства узнал от нее же самой. Мы незадолго до свадьбы встретились в саду ее имения. Она меня письмом вызвала. И надо же было такому случиться, что туда занесло и Генриха, пообщаться с будущим тестем. Он нас увидел, а Люсиль еще меня за руки взяла… В общем, он напридумывал себе всякой чепухи.
– А ребенок? – уточнил я. – Он от Генриха?
– Ребенок… – помолчав, ответил он. – Там прямо перед свадьбой скверная штука вышла. К Лео приехали какие-то приятели из Алессии, и они все здорово перепились. Очень здорово. Настолько, что трое из них вломились к Люсиль, и ее… Ну, ты понял.