Черная Весна - Страница 29

– Да как такое возможно? – изумился я. – Полный дом слуг! Что, никто ничего не слышал? И сам Лео куда глядел?

– Если действовать с умом, никто ничего не услышит, – поморщился Гарольд. – Лео же дрых без задних ног. Другой разговор, на что они рассчитывали потом? За подобное весь род вырезают без жалости.

– Дальше можешь не продолжать, – произнес я. – И так ясно, что в этот момент в дом Лавиней занесло тебя, и ты всех троих прибил.

– Никого я не прибил. Двоих хорошо подранил – это да, – поправил меня Монброн. – Умерли они позже, их потом Лео на поединках заколол. А третьему я сразу, прямо там, член отрезал и сухожилия на ногах подсек, чтобы он, как гадина, только ползать до остатка своих дней мог. Он как раз был тем, кто успел на Люсиль слазить. И, возможно, отцом этого самого ребенка. Кое-как удалось все это скрыть, никто не хочет выносить сор из дома, но…

– Невеста оказалась не слишком непорочной, – кивнул я.

– Именно. У нас это считается не слишком большим грехом, но Генриха всю дорогу усиленно заверяли в обратном. Да еще эти его домыслы… В результате, крайним оказался я. Ну и бедняжка Люсиль. Она умерла через несколько дней после родов, мне написали про это. И ребенок тоже, следом за ней.

– Прости за банальность, но вот тебе и ответ на вопрос: «почему?» – не задумываясь о том, насколько резко это прозвучит, сказал Монброну я. – Ты всегда был для своего брата бельмом на глазу, а тут еще и это. Ведь всегда все доставалось Гарольду – любовь отца, самые красивые девушки, удача, слава. Но это все ладно. Но тут ты еще и невинность его невесты забрал, то, что вроде его по праву. И вот тогда он сделал свой выбор.

Между прочим – темнит мой друг. Ну или недоговаривает. Помню, что как-то он мне рассказывал о причинах, по которым отец его определил в ученики к Ворону, так там он тоже мельком об этой Люсиль упоминал. И все выходило немного по-другому.

Хотя… Может, он тогда темнил, а это все чистая правда? Да, собственно, и какая теперь разница?

– Спасибо, что ты объяснил мне то, что я сам уже понял, – очень серьезно поблагодарил меня мой друг. – И как я без твоей мудрости раньше жил? Но понять и осознать – это, знаешь ли, разные вещи. А главное – как мне с ним, дурачком, дальше управляться? По «Уложению о чести дворянской» за предательство семьи наказание одно – смерть. Вот только смогу ли я это сделать? Кабы был жив Люка… Хотя – будь он жив, все бы по-другому сложилось.

Про Люка я до того слышал, это был его второй брат, он погиб на поединке как раз в то время, когда мы начищали туалеты в Вороньем замке. Гарольд раньше с ним не очень ладил, но, узнав о его смерти, сильно расстроился.

– Ты не сможешь, я смогу, – деловито сказал я. – Главное – отсюда выбраться. Шутки шутками, а умирать неохота.

– Поживем – увидим, – выдержав паузу, произнес Гарольд. – Ладно, давай попробуем поспать. Все равно делать больше нечего. До вторника времени полно, глядишь, и не придется нам с боем ко входу пробиваться. Хвала богам, у нас еще есть друзья, и они остались на свободе.

Глава седьмая

Полно – не полно, а дни в узилище пробежали довольно быстро, несмотря на то, что каждый из них по-отдельности был наполнен духотой и скукой. Последняя особенно донимала. Ворон приучил нас к тому, что каждая прожитая минута должна быть использована со смыслом, а здесь для нас основным развлечением являлись ловля мух и созерцание удивленного лица охранника, с которым он забирал у нас пустые деревянные тарелки, на которых приносили тюремную пищу. Просто всякий раз он был уверен в том, что мы не будем ее есть, и всякий раз мы его разочаровывали. Он даже заподозрил, что мы из вредности выкидываем ее в то отверстие, через которое к нам в камеру попадали воздух и отблески солнечного света, но мы снова его обескуражили, с удовольствием отобедав на его глазах.

Насколько я понял, его удивление основывалось на том, что мы были первыми благородными, которые с аппетитом употребляли пищу, приготовленную на тюремной кухне. Остальные родовитые узники предпочитали давать ему деньги, на которые он покупал им разносолы, и имел с этого немалую прибавку к жалованию.

Откуда бедолаге было знать, что после Вороньего замка местная еда нам казалась более чем сносной. Да она, по сути, и была таковой, не соврал судейский. Разве что остра чрезмерно, но, насколько я понял, такова особенность местной кухни вообще.

Вот и во вторник утром нам дали на завтрак по куску жареной свинины, ломтю хлеба и по приличной порции гороховой каши.

– Хорошо, что до сегодняшнего дня горох не давали, – заметил я, вытирая дно тарелки коркой хлеба.

– Почему? – удивился Гарольд. – Как по мне, каша очень даже ничего.

– А спать потом как? – резонно заметил я. – Днем, согласно заведенной нами традиции? Она как раз к тому времени переварится, и как мы начнем на пару с тобой барабанить. Ну, ты понял? И ведь самая духота в это время. Добро бы еще ночью…

– Согласен. – Монброн облизал ложку. – Но все равно я бы еще одну тарелочку съел. Вкусно было.

– Вкусно, – согласился с ним я. – Да и какая теперь разница? Все равно днем нас здесь уже не будет.

Мы уже знали о том, что к королю нас не повезут, и дело наше будет рассмотрено как раз утром вторника одним из верховных судей. И о том, что на оправдательный приговор, как и на быструю смерть, вроде повешения или отрубания головы, нам рассчитывать не стоит, тоже знали. Четвертование, не меньше. Об этом нам в воскресенье вечером сообщил все тот же судейский. Сделал он это по просьбе дядюшки Тобиаса, о чем упомянул отдельно, при этом никакого злорадства в его голосе не было, человек просто выполнял ту работу, за которую ему было заплачено. Даже оскорблять его после этого не захотелось. А за что?